ПЕРЕКЛИЧКА ВРЕМЕН
Леонид ШМИГЕЛЬСКИЙ,
краевед, ветеран Севмашпредприятия
В 2004 году исполняется 66 лет молодому городу Северодвинску. Молодому, так как что такое 60 лет в Океане Времени? Капля, не более... Основанный на том месте, где могучая Северная Двина своим южным рукавом впадает в Белое море, этот город как бы принял эстафету истории от тех древних русских поселений, которые возникли здесь уже в XI веке, как составная часть громадного края, сыгравшего исключительно важную роль в развитии Русского государства, - Поморья, Двинской Земли или Заволочья.
Попробуем же пройти по этому многовековому пути. На нем мы неизбежно встретимся с историческими параллелями и аналогиями, с той перекличкой времен, которая, при всей ее условности, интересна и поучительна.
Автор, не являясь профессионалом-историком, ни в коей мере не претендует на какие-либо исторические обобщения. Его задача, как краеведа-любителя, значительно скромнее - познакомить читателя с прошлым близкого каждому сердцу северодвинца уголка родной земли, освоенного трудами наших предков. Знать это прошлое, как представляется автору, - дело каждого уважающего себя человека.
ОТ ВИКИНГОВ ДО НОВГОРОДЦЕВ
Английский король Альфред Великий (872-900 гг.), при котором был составлен общеанглийский сборник законов и часть "Англосаксонской" хроники", питал особую любовь к географии. Он повелел перевести с латинского на древнеанглийский язык историко-географические разделы сочинения священника из испанской Террагоны Павла Орозия "Семь книг против язычников". И собственноручно сопроводил их описанием плаваний двух норвежских викингов: Оттара - вокруг Северной оконечности Скандинавского полуострова в цветущую торговую страну Биармию, и Вульфстана по Балтийскому морю на восток до устья Вислы. Сведения о них, король почерпнул из путевых журналов, переданных ему норманскими мореплавателями. Этот труд Альфреда Великого представляет большую научную ценность, а для нас, живущих на этой северной земле, еще и особый интерес. Плывя на восток из северной Норвегии (район нынешнего Тромсё), Оттар на десятый день пути "должен был ждать прямого северного ветра, потому что, то ли берег сворачивал прямо на юг, то ли море врезалось в берег, он не знал. И поплыл он оттуда прямо на юг вдоль берега, сколько смог проплыть за пять дней. И там большая река вела внутрь земли. Тогда вошли они в эту реку, но не осмелились плыть по ней, боясь нападения со стороны местных жителей, ибо земля эта была заселена по одной стороне реки".
Вероятное время плавания Оттара, принадлежавшего к норманской племенной знати, - 870-890 гг. Подавляющее большинство исследователей считают, что узкие быстроходные с сильно загнутыми оконечностями парусно-гребные корабли Оттара - драккары, прекрасно сохранившиеся образцы которых демонстрируют ныне в музеях Осло и Копенгагена, действительно вошли в Белое море. Что касается "большой реки", то здесь мнения ученых разделились - кроме Северной Двины ею могла быть одна из рек Кандалакшского залива (например, Варзуга). Где же находилась страна Биармия, легенды о сказочном богатстве которой продолжают волновать умы ученых до сих пор? Некоторые исследователи считают, что под скандинавским словом "Биармия" следует понимать "Великую Пермию" русских летописей, занимавшую северо-восточную часть Приуралья. Такого же мнения придерживался и М.В.Ломоносов. В своей "Древней Российской истории" он писал: "Пермия, кою они (скандинавы, - Л.Ш.) Биармией называют, далече простиралась от Белого моря вверх, около Двины реки...". Другие помещают Биармию на Кольском полуострове, третьи относят к ней самый север Скандинавии между Варангер-фиор-дом и Кольским заливом и т.д. В пользу двух последних предположений приводят такой довод: Оттар назвал встреченных им людей "Boermes", что на древнегерманском языке означает "береговые люди", а гаму местность "Вегме", то есть "Береговой полосой".
По всей вероятности, понятие "Биармия" распространялось и на север Скандинавии, и на Кольский полуостров, и на земли, расположенные к юго-востоку от Белого моря, - на все территории северо-востока Европы, которые тогдашним западноевропейцам были мало знакомы. Но какие бы гипотезы ни строились о месторасположении Биармии и происхождении ее жителей - биармийцев, хроника короля Альфреда бесспорно свидетельствует о том, что уже в те далекие времена побережье Белого моря и берега впадающих в него рек были заселены. Плавание Оттара открыло скандинавам дорогу в эти края. Об их многочисленных походах рассказывается в сагах, этих замечательных произведениях норвежского фольклора, сохраняющих в своей основе географические, этнографические и исторические свидетельства той эпохи. Но не всегда, как мы увидим в дальнейшем, морские пришельцы прибывали к беломорским берегам с мирными целями...
Первым русским людям, появившимся на европейском Севере нашей страны, как полагают, в XI веке, пришлось столкнуться не со сказочными биармийцами, а с вполне реальными кочевниками и полукочевниками, принадлежавшими к конгломерату угро-финских племен и занимавшими обширную территорию от берегов Ботнического залива до предгорий Урала.
Е.К. Огородников рисует следующую картину расположения древних чудских племен: Емь - по северным берегам Финского залива; Сумь - на северо-западе от Еми, по восточному берегу Ботнического залива; Карелы - на восток от Еми, между озерами Ладожским, Онежским вплоть до берегов Белого моря; Заволоцкая чудь - на восток от карел, по рекам Онеге и Двине; Пермь - на юго-восток от Чуди, по Двине, по верховьям Камы; Печора - на север от Перми, по реке Печоре; Югра и Самоядь - на северо-восток от Печоры к Уральским горам, и даже за ними, до Лукоморья, то есть до берега Ледовитого океана.
Одно из таких племен - карелы в своем сложном движении с запада на восток и обратно, совершавшемся под натиском других племен, в XI-XIII веках осело на некоторое время на южном побережье Белого моря, занимаясь охотой, морским промыслом и рыбной ловлей. Отзвук того времени дошел до нас в названии монастыря, сыгравшего немаловажную роль в освоении нашими предками этого края, - Николо-Корельский, к многовековой и далеко не однозначной истории которого мы будем в дальнейшем неоднократно обращаться. Из четырех устьев Северной Двины хорошо знакомое нам Никольское долгое время называлось Карельским. Это название встречается на картах вплоть до XVII века. Тогда же Карельским именовался и Летний берег Белого моря.
Целеустремленное и планомерное заселение северных земель русскими связано с деятельностью Новгорода Великого, который в ХП-XV веках создал феодальное государство - Новгородскую республику. Уже в первый год своего существования (1137) это государство в Уставе новгородского князя Святослава Олеговича перечислило большинство северных территорий как подвластные ему земли. А начиная с 1264 года во всех договорных грамотах новгородцев с князьями, приглашаемыми для ведения военных дел, оговаривалось: "А се волости новгородские: Вологда, Заволочие, Печора...". Движение новгородцев на Север было обусловлено острой экономической необходимостью. Могущество "господина Великого Новгорода", где скрещивались торговые пути между Востоком и Западом, основывалось на торговле. Самым ценным и дорогим предметом торга были русские меха, высоко ценившиеся в Европе. Большим спросом пользовался и "рыбий зуб" - моржовые клыки. Снаряженные боярами отряды служилых людей на легких плоскодонных парусно-гребных судах - "ушкуях", двигаясь на север по системе рек и озер, этим древним дорогам, созданным самой природой, преодолевая сухопутные участки волоком, в конце концов вышли в Белое море. Возможные маршруты этого пути: от Каргополя по реке Онеге, по рекам Емце и Северной Двине, по трассе нынешнего Беломоро-Балтийского канала.
Плывя вдоль беломорского побережья, новгородцы находили удобные для стоянки бухты, входили в устья впадающих в море рек и основывали здесь промысловые поселения, которые становились собственностью (вотчиной) пославшего их боярина. Вслед за боярскими дружинниками двинулись на Север и крестьяне Новгорода и центра страны, спасаясь от усилившегося крепостного гнета и татарских набегов. От первых русских поселений на морском берегу или на рыбной реке во все стороны начинали распространяться деревни пахотной ("орамной") земли, соляные варницы, семужьи "заколы".
Так, по всей вероятности, возникли близко расположенные к нам населенные пункты: Луда, Уна, Ненокса, Сюзьма, Солза, Кудьма и др. Немалую роль в освоении северных земель сыграли монастыри. Известный русский историк В.О. Ключевский, анализируя этот процесс, писал: "Монах и крестьянин были попутчиками, шедшими рядом, либо один впереди другого". Уже к началу XV века все побережье Белого моря, и особенно южный (Летний) берег Двинской губы, было унизано русскими поселениями, зависимыми от бояр и частично от монастырей.
Коренные жители Беломорья встретили русских пришельцев без особой враждебности. За несколько веков мирного сосуществования часть чудских племен полностью растворилась в среде русских, являющихся носителями более высокой культуры. Другая часть откочевала в глубь побережья. М.В.Ломоносов считал, что среди этнических элементов, принимавших участие в формировании русского народа, угро-финским племенам принадлежит особая роль. В своей "Древней Российской истории" он писал: "Многие области, которые... чудским народом были, после славянами наполнились. Чуди часть с ними соединилась...".
Что касается карелов, живших на нынешнем Летнем берегу Белого моря, некоторая их часть передвинулась на запад, в район теперешней Карелии, но часть осталась на побережье, образовав прослойку так называемых "корельских детей" (по терминологии грамот Соловецкого монастыря). Успехи освоения громадного северного края простыми русскими людьми были использованы узким кругом фактических правителей Новгорода - боярами, захватившими наиболее важные в промысловом и промышленном отношениях земли Поморья и превратившими их в свои наследственные владения - "вотчины" и "дедины". Образовавшиеся здесь крупные землевладения состояли из мелких единиц, разбросанных на больших расстояниях и управляемых из Новгорода.
Среди новгородской знати выделялся род бояр Борецких, из среды которых неоднократно избирались посадники - правители Новгорода. Могущество этой семьи основывалось на богатейших владениях в Поморье. К началу ХУ века Борецкие владели сплошным пространством по всему побережью Белого моря на запад от Двинского устья, в том числе Неноксой, Сумским посадом, устьем реки Выг, Кемью. Из близлежайших к нам мест Борецким принадлежали земли вдоль реки Кудима (нынешняя Кудьма) и по Малокурье (последняя, как представляется, это хорошо известная северодвинцам протока Северной Двины, именуемая "Корытки").
В памяти народа до сих пор живут легенды об этом влиятельном роде. Так, археологическая экспедиция из Ленинграда, побывав в l97l году в селе Ипатьевском на Двине (бывшее Борок), записала со слов местныхx жителей предание о том, что уроженкой Борков была знаменитая представительница этого рода Марфа Борецкая, широоко известная в русской истории и литературе под именем Марфы-посадницы. С именем Марфы Борецкой связывают и покровительство воз никшему одним из первых в Беломорском крае "монастырю на взморье" - Николо-Корельскому.
МОНАСТЫРЬ У МОРЯ
История появления монастырей на Беломорском Севере восходит к XII веку, когда, как полагают, на правом берегу Северной Двины в 40-50 километрах от впадения ее в Белое море, на урочище Пур-Наволок была основана Михайло-Архангельская монашеская обитель. В течение длительного времени этот монастырь, ставший впоследствии (в 1584 году) композиционным центром нового города - Архангельска, был единственным во всем крае.
В XIV, особенно в XV веках количество монастырей в Поморье растет. Это время вообще характерно тем, что центр монастырского строительства из средней полосы страны переместился на Север, в необжитые или малообжитые места, в глушь, в "пустыни", где возникло 94 монастыря. Это было обусловлено многими причинами, главной из которых было отсутствие в центре свободных земель. Движение иноков в суровый поморский край шло, несомненно, на волне народного заселения Севера. Разные люди отправились в "пустыни". Были среди них и такие, которые жаждали "тишины и душевного уединения". Некоторые принимали монашеский сан по воле властей или родственников. Но многие искали в отдаленных обителях спасения от тягот эксплуатации. Это признавалось в официальной истории русской церкви, где сказано: "Случалось, что иноки заботились об устроении себе отдельной пустыни для того, чтобы жить по своей воле, не подчиняясь никаким монастырским правилам".
Монахам-первопроходцам нельзя отказать в предприимчивости и настойчивости. Деревянные строения "пустыней" возникали вблизи лучших рыболовных угодий, соляных промыслов, которые постепенно попадали под их власть. Вокруг монастыря-"пустыни" образовывались крестьянские селения, составлявшие с ним один приход. На первых порах крестьяне видели в монастыре защитника и приют на старости лет, но со временем в деятельности северных монастырей все больше и больше стало проявляться общее для монахов стремление овладеть крестьянскими землями, закабалить и заставить работать на себя крестьян. И в этом они находили полную поддержку сначала новгородских бояр, затем московских князей и царей, чьи вклады стали основой крупных монастырских землевладений.
В XV-XVI веках многие монастыри обосновались на побережье Белого моря - в Унской губе и Кандалакшском заливе, на Соловецком архипелаге (1436 г.), в устье Колы и в Печенгской губе на Мурманском берегу (1547 г.). Но самым первым среди "морских" монастырей Севера по времени своего основания считается Николо-Корельский.
Первое летописное упоминание о Николо-Корельском монастыре относится к 1419 году и связано с печальным событием - разбойничьим нападением скандинавов на беломорские берега.
Нужно отметить, что начиная с X века походы викингов в Белое море с целью грабежа и разбоя были обыденным делом. Норвежские саги подробно повествуют о "подвигах" на беломорском побережье и в устье Северной Двины многих морских разбойников, носивших характерные имена, такие, как Эйрик Красная Секира, Харальд Серый Плащ, Торер Собака и другие. Не брезговали набегами на богатый край и дружинники норвежских королей, а впоследствии и шведы, благо никакого отпора от совершенно невоинственного коренного чудского населения они не получали.
Но дело совсем изменилось, когда в крае появились русские. Они не только успешно отражали нападения заморских пришельцев, но и нередко сами переходили в наступление, совершая походы на Норвегию. Для защиты своей территории норвежцы были вынуждены выстроить на севере страны в 1307 году крепость Вардехус, в старину называвшуюся поморами Варгаевым (теперешний город Варде)...
Об одном из эпизодов этой длительной борьбы в Двинской летописи говорится так: "Николаевский Корельский монастырь Мурмане (норвежцы, - Л.Ш.) пришедши в числе 600 войною с моря в бусах и шнеках (небольшие парусно-гребные скандинавские суда, -Л.Ш.) в 1419 году пожгли и чернцов посекли". Следовательно, в 1419 году монастырь, расположенный "не далее как в двух верстах от самого Белого моря", как сказано в его официальном "Описании", уже существовал.
О времени основания монастыря в этом же "Описании", относящемся к середине XIX века, повествуется туманно, витиевато: "Когда, кем и по какому побуждению или случаю и с чьего благословения построен был Николаевский Корельский монастырь, сего как древле - более нежели за целое столетие перед сим (то есть в середине XVIII века, - Л.Ш.) при бывшем нарочитом изыскании не открыто, так и ныне по хранящимся в монастыре актам невозможно было открыть, за неоднократным погорением монастыря с его имуществом и архивными делами".
Подход к вопросу церковного историографа здесь ясен - отнести дату зарождения монастыря как можно дальше в глубь веков. Но большинство исследователей считают, что годом основания монастыря нужно считать 1410, а его основателем "преподобного Евфимия". О последнем известно только, что этот монах жил среди "корельских детей" на Летнем берегу и "просвещал" их, то есть обращал в христианство.
Свое главное и первое название монастырь получил в честь Святого Николая, пользовавшегося на Севере большой популярностью и считавшегося покровителем всех мореходов, охотников и рыбаков. Еще в начале XX века при отправлении в море икона Св. Николая помещалась на корме всех поморских судов. Хотя в море приходилось рассчитывать прежде всего на собственные силы и умение, поморы говаривали и так: "Помогает ли когда Никола? Кто знает, все же уверенность укрепит. Это по старинке мы. Надея стародавня".
Не приходится сомневаться, что Николо-Корельский монастырь являлся древнейшим центром освоения русским населением беломорского побережья и прилегающих к нему районов. С самого начала своего существования монастырь имел также и оборонно-стратегическое значение, и нападение на него норвежцев в 1419 году не было случайным. В результате этого нападения монастырь был совершен, но разорен и оставался заброшенным вплоть до 1471 года.
Восстановление Николо-Корельского монастыря в 1471 году, согласно народному преданию и официальной церковной версии, было осуществлено Марфой Борецкой, вдовой новгородского посадника Исаака Борецкого, оставившей яркий след в русской истории.
Это было время, когда многолетняя борьба между Москвой, стремившейся объединить все русские земли в единое государство, и Новгородом, пытавшимся отстоять свою боярскую независимость, вступила в свою заключительную фазу. Ареной этой ожесточенной борьбы было и "златокипящее" Заволочье, которое Новгород хотел во что бы то ни стало отстоять как основу своего экономического и политического могущества. Марфа Борецкая возглавила антимосковскую оппозицию новгородского боярства, всячески противившегося, вопреки воле народных масс, объединению с Москвой. Ее дом в Новгороде был местом бурных сходок и центром всех антимосковских интриг, в которых активно выступала и сама посадница, "вековечная супротивница", отличавшаяся неистовым характером, и ее .сыновья Дмитрий и Федор.
В 1471 году сыновья Марфы от первого брака Антон и Феликс были посланы матерью для осмотра обширных владений Борецких на берегу Белого моря. В конце этой поездки при подходе к Никольскому устью Северной Двины братья погибли в море при обстоятельствах, о которых в предании умалчивается. Может быть, разыгралась буря, может, обманул ложный прилив "маниха" (хорошо известная ныне неправильность приливного течения моря в нашем районе), но только лишь на двенадцатые сутки тела братьев были выброшены волнами на берег как раз в месте заброшенного монастыря. Они были здесь же погребены, и "на гробах детей своих" Марфа повелела поставить монастырь с церковью "во имя Святого Николая". Тогда же Марфа одарила монастырь первыми вотчинами, сенокосными лугами, рыбными тонями и солеварнями. В ее дарственной грамоте - "крепости харатейной со свинцовыми печатями" - перечислены хорошо знакомые нам ныне места - подтверждение того, что в XV веке поселения там уже существовали: "А дала в дом Святого Николы ... на Лявле острове село да в Конечных два села и по Малокурье пожни и рыбные ловища, а по церковной стороне и до Кудмы и вверх по Кудме и до озера и в Неноксе место за сенником и дворища и полянка ... а кто се рукописание нарушит ... сужуся с ним перед Богом в день Страшного Суда...".
Впрочем, в подлинности этой грамоты существует сильное сомнение, так как впоследствии монахи могли предъявить только "списки" с нее, то есть копии, ссылаясь на пожар 1798 года. Известный русский писатель, путешественник и этнограф второй половины XIX века С.В. Максимов, посетивший монастырь в 1857 году, в своей замечательной книге "Год на Севере" приводит мнение "скептиков, которые почитают ее (грамоту, - Л.Ш.) подложною, но неловкою подделкой корыстолюбивых монахов".
В отношении сохранившегося архива Николо-Корельского монастыря, накопленного за более чем 500-летнюю его историю, вообще нужно сказать, что он, как и архивы других северных обителей, представляет большую научную ценность. Хотя, как утверждает монастырский летописец, самые древние документы были забраны "изыскателями древностей Г. Свиньиным и П. Строевым", но в руках монахов было сосредоточено большое количество подлинных старинных документов: рукописей, царских грамот, дарственных, купчих и т.д. Не нужно забывать, что в течение многих лет монастырь был единственным очагом грамотности во всей обширной округе. Ныне часть документов этого собрания находится в Ленинградском отделе Института истории АН (ЛОИИ), другая часть - в Архангельском областном архиве (ГААО) и широко используется в исторических исследованиях наших ученых... Образ неистовой Марфы сопровождал Николо-Корельский монастырь во все времена его существования: при зарождении (как мы видели), в период расцвета, приходящийся на вторую половину XVII века, и в период последовавшего за ним упадка. Дело доходило до курьезов. Среди прочих атрибутов культа своей древней покровительницы монахи еще в середине XIX века демонстрировали якобы прижизненный портрет Марфы, совершенно игнорируя тот факт, что в то время светская живопись на Руси не была распространена.
Путешественник А. Михайлов, посетивший Николо-Корельский4 монастырь в 1856 году, так описывает свое впечатление от портрета Марфы Посадницы: "К сожалению, он (портрет, - Л.Ш.) подновлен в последнее время, а потому более или менее теряет цвет и значение как древность. Несмотря на то, невольно останавливаешься перед ним и долго всматриваешься в строгие, мужественные черты лица знаменитой посадницы. Черные, выразительные глаза ее блестят огнем энергии, а тонкие и красиво очерченные губы обличают в ней женщину характера твердого и воли непреклонной. Художник изобразил ее в земной одежде: на голове чебак, опушенный соболем; из-под откинутой шубки виднеется худощавая рука, покоящаяся на пояске". Поставленная ею церковь Святого Николая действительно существовала. В известной писцовой книге Мирона Вельяминова (1622 г.) при описании монастыря упоминается "церковь Николая Чудотворца, древяна верх".
Что же касается утонувших детей Марфы Борецкой, то некоторые первостроители нашего города помнят отдельную часовенку вблизи основного монастырского здания, сооруженную, как указывалось в упомянутом выше "Описании", над их гробницей...
Это было время, когда от стен древнего монастыря началось строительство нового промышленного города, символизирующего собой совершенно иную историческую эпоху и одновременно преемственность многовекового процесса освоения Беломорья русским народом.
В ЕДИНОМ МОСКОВСКОМ ГОСУДАРСТВЕ
Более 100 лет длилось соперничество между Москвой и Новгородом за обладание Заволочьем. Для Москвы, боровшейся за объединение всех русских земель в единое государство и ликвидацию раздробленности Руси, Двинская земля представляла интерес не только с политической и экономической точек зрения, но и как выход в открытое море.
В 1397 году московскому князю Василию I, сыну Дмитрия Донского, удалось овладеть Двинскою землей, но в следующем, 1938 году, новгородцы отбили ее. Однако наступление Москвы на Север продолжалось целеустремленно и планомерно. В 1435 году под власть московского князя подпала Вологда, в следующем году - Устюг. Это давало возможность свободного проникновения в низовья Северной Двины. В1452 году московская рать дошла до устья реки Ваги.
А в это время крупное новгородское боярство, не желая расставаться со своими привилегиями, начало добиваться перехода Новгорода под власть Литвы. Литовскую партию бояр возглавлял старший сын Марфы Борецкой Дмитрий. Народные массы Новгорода не желали власти чужеземцев и стояли за прекращение междоусобицы. Этим воспользовался великий князь московский Иван III, двинувший на Новгород свое войско. 14 июля 1471 года (по ст. стилю, - Л.Ш.) в битве у реки Шелони (около 30 км западнее озера Ильмень) новгородская рать, возглавлявшаяся Дмитрием Борецким, была разбита. Дмитрий был взят в плен и казнен за измену.
Почти одновременно развернулось сражение непосредственно за Двинскую землю. 27 июня 1471 года московский отряд в составе четырех тысяч человек, приплыв на судах с верховьев Северной Двины, вступил у речки Шеленьги (вблизи впадения Ваги в Двину) в бой с двенадцатитысячным новгородским войском. Ожесточенная борьба продолжалась "с восхода солнца и до заката" и закончилась победой московских воинов.
В результате военных поражений 1471 года независимость Новгорода была ограничена. Он был вынужден уплатить московскому князю огромную по тем временам контрибуцию в 15500 руб. и уступить Москве целый ряд земель в Заволочье. На Пинегу, Кевролу, Суру были посланы грамоты к старостам, что "Целование Новгороду с них долой". Административный центр края - Холмогоры -также переходил к Ивану III. И, наконец (что важно в нашем очерке), московскому князю отдавалось побережье Белого моря между устьями рек Двина и Онега с солеваренными промыслами в Нёноксе и Уне (то есть места нашего района) - с одной стороны, с другой стороны - берег между Двиной и Мезенью.
В 1478 году войско Ивана III осадило Новгород, вечевое правление было упразднено. Новгородская феодальная республика прекратила свое существование. Строптивая Марфа Борецкая была арестована, привезена в Москву, а затем заточена в Нижегородский монастырь, где и умерла. Существует мнение, что могила Марфы Посадницы сохранилась до настоящего времени на погосте верхневолжского села Млево. Там еще в 1815 году случайно раскопали склеп с плитой, на которой было выбито имя усопшей - Марфа. Об этом знал Н.М. Карамзин, но сомневался, что это та самая новгородская воительница. Сторонники этой версии считают, что тело Марфы было перевезено из Нижнего Новгорода для захоронения в тверское село Млево, которым тогда владел род Борецких.
...Вся Двинская земля была присоединена к Московскому государству. С последними долетевшими сюда звуками новгородского вечевого колокола исчез с Севера новгородский боярин-вотчинник.
Все земли (кроме монастырских) были объявлены государственными, сидевшие на них крестьяне стали "сиротами великого государя московского", как они называли себя в челобитных. И никогда больше на Севере не было крепостной зависимости крестьянина от господина, что имело исключительно важное значение в формировании жизненного уклада и самосознания жителей Поморья.
Административным и торговым центром края продолжали оставаться Холмогоры. Управление до 1556 года осуществлялось присылаемыми из Москвы наместниками, а затем - выборными головами от всей Двинской земли. Население делилось на "волостных, посадских и монастырских людей" (крестьян-"черносошенников", горожан и монастырских крестьян).
Народное предание связало судьбу новгородского вечевого колокола, символа феодальной независимости Новгорода, с Николо-Корельским монастырем. Предполагают, что в 1478 году вместе с Марфой Борецкой был отправлен в Москву и вечевой колокол и гам расплавлен. Впоследствии из этого металла был отлит новый колокол, висевший в полубашенке у Спасских ворот московского Кремля. Колокол этот чем-то не понравился "тишайшему" царю Алексею Михайловичу, и он приказал снять его. В дальнейшем, при царе Федоре Алексеевиче, он был отправлен в Николо-Корельский монастырь. Действительно, главный колокол монастыря имел следующую надпись: "лета 7182 (1674) июля 25 вылит сей набатный колокол Кремля города Спасских ворот. Весом 150 пудов. Лета 7189 (1681) марта в первый день по именному велению государя и великого князя Федора Алексеевича, всея Великая и Малая Россия самодержца указу дан сей колокол к морю в Николо-Корельский монастырь на государево многолетнее здравие и его государевых родителей вечное поминовение".
Колокол был отлит известным литейным мастером того времени Моториным. Но пошел ли на него металл новгородского вечевого колокола-это остается тайной...
Если официальные новгородские власти не очень-то поддерживали свои северные монастыри, то с переходом Севера под власть Москвы положение существенно меняется. Московские великие князья и цари щедро одаривали "братию" землями, покосами, рыбными угодьями, морскими промыслами, солеварницами и многими льготами, видя в монастырях свою опору. Так возникли вотчины Соловецкого и Кирилло-Белозерского монастырей, крупнейшие владения Антониево-Сийского монастыря, хозяйственная деятельность которых выходила далеко за пределы Севера.
В отличие от них Николо-Корельский монастырь был невелик: число монахов в нем редко превышало шесть десятков, владений вне Двинской земли не имел. Это был типичный "поморский" монастырь. Трудно сказать, чем приглянулось его основателям место, где он был построен. Низкий, затапливаемый во время штормовых наводнений берег, когда при "великом беспутстве" стихии страдали не только бедные посевы вокруг монастыря, но и его постройки. Вокруг болотистая местность с тундровой растительностью - этот ландшафт хорошо памятен первостроителям нашего города. Видимо, привлекала близость моря и связанная с этим возможность рыбного промысла и солеварения. Они-то и стали экономической основой монастыря. Начиная с 1542 года ему было разре шено продавать беспошлинно четыре тысячи пудов соли ежегодно. Такие льготы дал монахам Иван Грозный. На продажу шла также и морская рыба: семга, треска, палтус.
Что касается земледелия, то монастырь развивал его только для собственных нужд, причем взаимоотношения с крестьянами, жившими на монастырских землях, строились монахами исключительно на денежных расчетах. Здесь не было барщины, так же как не было ее и на принадлежавших монастырю промыслах. Но это отнюдь не означало, что монастырские крестьяне могли свободно покидать свои земли, отправляясь искать лучшей доли. В этом смысле они были крепостными, причем одним из самых сильных "крепостнических" монастырей на Севере считался Николо-Корельский. Никольские монахи всячески боролись с уходом крестьян из своей вотчины. Это можно объяснить экономическими соображениями -вотчина была относительно мала, в лучшие времена за монастырем числилось крестьян 600 человек "мужского полу". В своих жалобах по этому поводу монахи доходили и до самого царя.
Так, из грамоты царя Федора Иоанновича двинскому земскому судье И.П.Безбородову 14апреля 1592 года мы узнаем: "Бил нам челом з Двины Николы чудотворца Корельского монастыря игумен Варлам з братьею... на крестьян, которые из-за монастыря выбежали, а живут на Двине: на Парфенка Яковлева да на Вешнячка Иванова сына Латухина". И царь приказал:". ..и вы б тех крестьян Парфенка да Вешнячка вывезли и опять за Никольский монастырь з женами з детьми и со всеми их животы и посажали их в Никольской вотчине Корельского монастыря в старые их деревни и дворы, где они жили наперед того. Да и вперед бы есте из Никольской вотчины крестьян... в наши черные деревни не вывозили, тем их Никольские вотчины не пустошили".
Такова была далеко не идиллическая картина взаимоотношений иноков, "жаждущих душевного успокоения", с крестьянами, обеспечивающими их существование.
А в районах, прилегающих к монастырю, к началу XVI века шла деятельная жизнь.
